— Бу-сделано!
Дымокуров вышел с фотоаппаратом на люцерновое поле, чуть не до стада, пасущегося неподалеку, и сфотографировал лес издали. Когда он вернулся к оперативникам, прокурор, придавив ногою окурок, сказал:
— Давайте, товарищи, рассредоточимся, чтобы одним заходом прочесать весь участок.
С первых шагов в урочище почувствовалась застойная сырость. Было тихо и душно. Под ногами захрустели старые, догнивающие в густой траве сучья. Впереди, как пулемет, застрекотала сорока. Перекликаясь с нею, скрипуче крикнула вспугнутая кедровка.
Шахматов и Маковкина шли по примятой пастухом тропке. По бокам от них пробирались через травяные заросли Бирюков с Голубевым. Позади — парни-понятые и оказавшийся свидетелем пастух. Забежавшая вперед лайка быстро вернулась. Жалобно поскуливая, она стала жаться к ногам хозяина. Тот незлобно ругнул собаку. Вскоре ощутимо почувствовался смердящий запах. В душном безветрии казалось, что этим запахом пропитан весь лес. Оперативники подошли к упавшей от старости дуплистой осине. У вывороченного корневища неестественно торчала из разрытой земли почерневшая кисть человеческой руки со скрюченными пальцами.
Аркадий Иванович Дымокуров с разных точек отщелкал несколько кадров. Все стояли молча, будто не знали, что делать дальше.
— Голубев, лопату!.. — приказал подполковник Гладышев.
Слава быстро сбегал к «уазику». Однако лопата почти не потребовалась. Труп одетого в джинсы и в синюю рубаху с засученными до локтей рукавами мужчины оказался зарытым, что называется, символически. Видимо, зарывавший его очень спешил.
С левой стороны рубаха на трупе морщилась стянутыми складками от засохшей крови. На латунной пряжке поясного ремня выделялась выпуклая надпись «Консул».
Бирюков тихо сказал стоявшему рядом Шахматову;
— Зоркальцев…
— Смотри, там что-то чернеет, — показав на осину, вдруг проговорил Бирюков. Он подошел к осине и ногою отвел траву от ствола — из-под дерева высовывался угол раздавленного в лепешку черного «дипломата».
К Бирюкову с Шахматовым тут же подошли другие оперативники. Эксперт-криминалист щелкнул фотоаппаратом, затем осторожно вытащил «дипломат». Чемоданчик был пуст и так сильно расплющен, будто его проутюжили асфальтовым катком.
На квартиру к Милосердову Антон Бирюков отправился со смутным недобрым предчувствием. Поэтому с разрешения Шахматова взял с собой для подстраховки двух молодых оперуполномоченных ОУР. Двухэтажный бывший купеческий особняк, где поселился Милосердов, нашли не сразу. Построенный еще в дониколаевские времена, полуразвалившийся деревянный дом будто по иронии оказался в самом центре нового жилмассива, и, чтобы пробраться к нему, пришлось долго обходить длинные-предлинные многоэтажки. Наказав оперуполномоченным внимательно контролировать подходы к дому, Бирюков вошел в замусоренный дворик. На вкопанной у крыльца скамейке сидела сгорбленная старуха и, приглядывая поверх очков за сосредоточенно играющей в куклы девочкой, штопала шерстяной носок. Поздоровавшись с нею, Антон спросил:
— Не знаете, Милосердов дома?
— Наверно, дома. Полчаса назад какой-то чумной парень к нему приходил, — не отрываясь от своего занятия, сердито ответила старуха.
— Почему «чумной»?
— Выскочил, обормот, из подъезда, как угорелый, чуть внучку мою не растоптал.
Бирюков мгновенно сосредоточился и присел на скамейку. Старуха оказалась не особо разговорчивой. Оживилась она только после того, как Антон умышленно поинтересовался предстоящим сносом дома.
— К концу лета твердо обещают снести. Раньше в этот «особняк» желающих не было. Теперь учуяли, что снос близко, отбою не стало от предложений на обмен, — иронично проговорила старуха. — Взять того же Милосердова — из благоустроенной комнаты в центре города перебрался к черту на кулички в нашу развалюху.
— Тихо живет?
— Как мышка-норушка. Толком и в лицо не знаю. То на работе пропадает, то куда-то ездит.
— Друзья к нему часто ходят?
— Никто сюда не ходит. Только тот, заполошный, последнее время чуть не каждый день домогался, когда, дескать, сосед из отпуска вернется.
— Как он выглядит?
— Парень?.. Так себе, плюгавенький парнишка.
— Одет во что?
— Коричневая куртка, вроде с чужого плеча, на голове — шляпа зеленая, больше — ничего приметного.
— Не заметили, куда направился?
— Черт его знает, куда. Тут, в многоэтажках, запутаешься, как в глухом лесу.
Бирюков почувствовал необъяснимую тревогу.
— Где Милосердова квартира? — спросил он.
— Внизу. С крыльца — сразу направо, — старуха кивком показала на одно из окон. — Вон единственное окошко в его квартире.
Переглянувшись с оперуполномоченными, остановившимися для подстраховки у угла дома, Антон вошел в пахнущий древесной плесенью узкий коридор. Постучал в правую дверь. За дверью послышался шорох, но никто не ответил. Пришлось стукнуть резче. Через незначительную паузу тихий мужской голос, как показалось Антону, заискивающе спросил:
— Кто?..
— Милосердов здесь живет? — уклонился от ответа Бирюков.
— Кто спрашивает?
— Милиция. Откройте.
На этот раз пауза затянулась. Затем все-таки щелкнул замок, и дверь приоткрылась на длину запорной цепочки. Все тот же мужской голос откуда-то из-за двери попросил:
— Покажите, пожалуйста, документы.
Бирюков раскрыл удостоверение личности. Через несколько секунд, звякнув цепочкой, дверь отворилась. Па пороге стоял щеголевато одетый, бледный, как полотно, молодой мужчина. По зеркальным очкам и забинтованной руке Антон догадался, что перед ним Милосердов. Строго спросил: